А Вологда – вона где!..

Наступающие зимние каникулы – хороший шанс, заранее забронировав место в гостинице, отправиться в какой-нибудь русский город, в котором «ещё не бывал». Но в 2007-м  на второй же день после  встречи Нового года – я отправился в Вологду, по следам своего давнего путешествия. Меня звала память сердца…

Владимир ИЛЬИЦКИЙ

Фото автора (зимние) и Татьяны ИЛЬИЦКОЙ (летние)
Стихи из дома гонят нас…
Николай Рубцов

О память сердца! Ты сильней
Рассудка памяти печальной…
Константин Батюшков

Вологодский край на века прославили в основном старцы — основатели русских северных монастырей и поэты. Из пушкинской плеяды Константин Батюшков — стоявший, правда, одной ногой в более раннем времени — ро­дился в Вологде и здесь же, хотя всегда «боялся умереть не в родине моей», окончил свои земные дни.

Уроженец Белозерска, советский танкист и поэт Сергей Орлов был крайне горд тем, что его родной город не знал крепостного права, а белозерские дружины склонили чашу весов в пользу русских витязей в битве на Куликовом поле.

Батюшков воевал с француза­ми в Первую Отечественную войну, а Орлов — с фрицами — во Вторую.
Посмотрите на карту Вологды — думаю, из областных столиц это едва ли не самая поэтическая — тут и Пушкин с Лермонтовым, и Гоголь с Горьким (оба не чурались поэтического творчества), Добролюбов и Маяковский, тут «в рифму» оцененные Госпремией СССР Александр Яшин и Госпремией РСФСР Сергей Орлов.

Яшин — родом из-под Никольска, что на Юг-реке — закончил в Вологде пе­дагогический институт. Издаваться начал еще до войны, воевал, был ра­нен. Родной край всегда возвращал ему силы, и потому он звал сюда бо­лящих друзей. «Дух вологодский для души здоров…» — восклицал поэт в одном из стихотворений.

Его и мои вирши «встретились» на страницах ан­тологии «Поэзия Победы» («Герои Отечества», М., 2004), а двадцатью годами раньше его дочь Татьяна Александровна Чалова была редактором моей первой книги стихов «Курсан­ты, мальчики, танкисты…» в издательстве «Молодая гвардия». У поэта – «в яшинском колхозе», как шутили его друзья, было семеро детей…

Но больше всего поэтических откровений, в основном томительно-горест­ных, глубинных, древняя вологодская земля излила на душу не воевавшего Николая Рубцова, беспокойного странника, который всю жизнь безуспешно убегал от своего сиротского детства.

«Яшин одним из первых предсказал выдающуюся поэтическую судьбу Николая Рубцова и не ошибся. – пишет В.Н. Баранов. —  Не ошибся Яшин и в оценке своего любимого ученика Василия Белова. Он настойчиво советовал ему, тогда еще автору поэтической книжки, писать прозу…»

Улица Яшина начинается почти у того самого места на речном берегу, где на Советском проспекте поставлен памятник Рубцову. Сразу скажу, что памятник мне не понравился, и по этому поводу я спорил с некими гостя­ми города, влюбленными в Вологодчину и в напевные рубцовские стихи. За спиной у каменного поэта — музей «Петровский домик», а сам он с чемо­данчиком в руках направляется к речному вокзалу. Да только ведь на дворе зима, пароходы вмерзли в лед, да и от себя, как известно, не уе­дешь…

Еще одна знаменитая фамилия, неразрывно связанная с Вологодчиной, — авиаконструктор Сергей Ильюшин, увенчанный лаврами по полной програм­ме. Но разве не виной тому раздольное вологодское небо, чью синеву не уставали воспевать Орлов и Рубцов? Да и что такое вообще авиация — ес­ли не материализованная мечта, не чистой воды поэзия? И золотые звезды Героя соцтруда и многочисленные лауреатские медали — не звезды ли это с неба Вологодчины, распахнутого во всю ширь над такими же безбрежными полями?..

Батюшков по нашим хрестоматиям числится «главой анакреонтического нап­равления в русской лирике». Иначе говоря, подобно древнегреческому по­эту Анакреонту, Константин Николаевич воспевал радость жизни, неуемное веселье и беспорядочные чувственные наслаждения. Как-то не очень вя­жется это литературоведческое определение с военными стихами бравого кавалергарда, чей «век недолог». Которого любовь так и не привела к семейному укоренения, тогда как поэтическое воображение —  прямиком к психическому расстройству.
Я нашел у него склонность к небесным просторам, луне и звездам, кото­рая не свойственная горожанам. То есть она, конечно, свойственна и им, но Батюшков — безусловный асс в «лунологии».

Как сладко я мечтал на Гейльсбергских полях,
Когда весь стан дремал в покое
И ратник, опершись на копие стальное,
Смотрел в туманную даль! Луна на небесах
Во всем величии блистала
И низкий мой шалаш сквозь ветви освещала…

Но это ведь все та же луна — вологодская. Как там, у Орлова?

Вновь над курганом Синеуса
Взошла червлёная луна,
Над всею православной Русью,
Как русский круглый щит она…

И Орлов и Рубцов, описывая свой озерно-речной край, не забывают о па­ромных переправах. Первый — через часто упоминаемую Шексну, на дороге от Белозерска на Кириллов, второй — через Сухону. Именно в Сухону, на­помню, впадает Вологда-река.

У Рубцова — особенно в конце недолгой жизни — вологодская конкретиза­ция заметно густеет. Устюг и Тотьма, Ферапонтово и «Никола» (село Ни­кольское на берегу Толшмы), Вологда-река и город Вологда с его «храмом Софии» и с его на глазах меняющимся неуютным пейзажем середины 60-х годов прошло века.

При желании сегодня с улицы, названной именем поэ­та, можно найти ту точку, с которой он смотрел на вологодский кремль с противоположной стороны реки. Мне кажется, я нашел эту точку, только вот зафиксировать «взгляд Рубцова» никак не получалось — и фотоаппарат и видеокамера отказывали на в общем-то не слишком холодной ветру…

В стихотворении «Ферапонтово» является наконец у Рубцова и  «небес­но-земной Дионисий», сотворивший такое, что простая северная деревня кажется поэту «чем-то самым святым на земле…» А ещё Рубцову удалось создать точный образ традиционного вологодского дождя, под который я и попал тотчас, сойдя с ночного поезда «Москва – Котлас» в минувшем январе с его нестандартной погодой.

Мелкий, дремотный, без меры,
Словно из множества сит,
Дождик знобящий и серый
Все моросит, моросит…

И на безвременную смерть поэта Евгений Евтушенко — цитирую по  памяти — напишет: «Над могилкою Коли Рубцова серый дождичек облажной…»
Без зонта, под таким же точно дождем, как сказано у Орлова, «В разгар вологодской весны», я стоял перед могилой Константина Батюшкова не в этот раз, а в далеком 1982-м в ограде Спасо-Прилуцкого монастыря и многое из сказанного выше ещё неясными тенями проносилось в голове…

*  *  *

Тем с большим любопытством ехал я в Вологду снова. Действительно, этот город — место крайне интересное. Десятки достоприме­чательностей, про одно из которых — дом купца А.П. Самарина — я даже решил, что оно со мной может быть связано.

Алексей Самарин — мой дед по материнской линии — тоже ведь был из купцов, только тверских. Сама­рины мы, однако! Да и родился я под Самарой — не знаю, правда, что это имя означает. Город-то (одно время называвшийся Куйбышевым) поименован по реке, точно также, как и Вологда. А что за штука «вологда» — объяс­нение до сих пор ищут.

Поэты — в том числе. «Зашевелились валуны: Вол­га, Вологда, Валгалла…» Вдруг на самом деле прав Генрих Сапгир, и Вологда — Валгалла русичей?

Быстренько разместившись в ближайшей к железнодорожному вокзалу гости­нице «Вологда» — здесь меня ждали — вооружённый   фотоаппаратом и видео­камерой, я вышел на улицу Мира.

Серое небо, то и дело налетающий дождь со снегом меня не смущали, ведь я, как сказал поэт, «шёл легко и даже браво по причине…» свободы действий и легкости в мыслях.

В широком смысле судьба Вологды — это история освоения славянами Русского Севера. Первыми, кто преуспел на этом трудном пути, были предприимчивые новгородцы, которые, по словам Льва Гумилева, «традици­онно стремились эксплуатировать огромную территорию севера вплоть до Каменного пояса, то есть до уральского хребта».

Особо свирепое проти­востояние сложилось у них с устюжанами. Затем за право владеть удобно расположенным и все более богатеющим городом, вступили в борьбу Москва и Тверь. Как-то даже вологжане с войском Дмитрия Донского ходили вое­вать Новгород.

Но окончательно в состав государства Московского Волог­да вошла только в XV веке. И сегодня ее нынешние жители, по моим наб­людениям, крайне горды тем, что Вологде и Москве (с примкнувшим к ним Великим Устюгом), равное количество «официальных» лет.

В XVI веке Вологда – «торговый перекресток» международного масштаба. Иностранные торговые дома возникают один за другим, по прикрытием не­которых из них орудуют самые настоящие шпионы, например, английские, о деятельности которых «в цветах и красках» рассказывает в книге «Земной круг» Сергей Марков.
В свою очередь первым русским послом в Англии в 1556 г. становится вологжанин Осип Непея.

Когда город взял в свой опричный удел царь Иван IV Грозный, по его указанию началось строительство каменного кремля. Под непосредственным присмотром Грозного одновременно возводилась крепость и Успенский (позднее — Софийский) собор, а также — отчего-то деревянный — царский дворец. Выполнение данного проекта связано с именем выдающегося русс­кого инженера Размысла Петрова, отличившегося также при взятии Казани.

Присягнувшие было Лжедмитрию в начале XVII века, вологжане вскоре ста­ли под знамена Минина и Пожарского. А чуть позже, когда «пропили Вологду воеводы», польско-литовские отряды разграбили и выжгли город.

Крепко досталось и уже существовавшему в то время бо­лее 200 лет Спасо-Прилуцкому монастырю. В целом едва ли не весь XVII век — время пожаров, моровой язвы и неурожая. Да еще стольная Москва для своих оборонительных нужд разобрала часть крепостных стен.

Положение поправилось к 70-м годам, когда, в частности, голландские предприниматели потеснили английских гостей, и производственно-торго­вые отношения вновь вошли в более-менее упорядоченное русло. Из русс­ких купцов в это время особенно преуспел необыкновенно энергичный Гаврила Мартынович Фетиев. Владел он не только городской недвижимостью, но целыми сёлами «со всеми деревнями и пустошами…»

В новое время Вологду часто и по разным поводам навещал Петр I. Ника­ких особых резиденций царь для себя не строил — гостил попросту в до­вольно скромном доме голландского торгового консула Гутмана, а офици­альные приемы проводил в Крестовой палате Кремля. Но именно петровская деятельность на Севере и строительство Санкт-Петербурга подорвали го­родскую экономику. Деловой люд отсюда отхлынул.

В XVIII веке город претерпел значительную перепланировку и во многом — по крайней мере, в историческом центре —  приобрел  современный  вид  с множеством площадей, иногда переходящих одна в другую. Следующий век — развитие промышленности и транспортного сообщения,  заметных сдвигов в сфере образования и культуры.  Эту линию продолжил и век XX-й.  Важно, что и в условиях нового тысячелетия Вологда сохранила многие черты пе­речисленных эпох и тем самым — свою губернскую уникальность.

* * *

Шествуя по улице Мира к городскому центру, мы углубляемся в эту исто­рию, где храм Николы на Глинках почти соседствует с домом, в котором в ссылке жил еще не ставший Сталиным революционер Коба («неукротимый»), и с советским танком-памятником.

Грозная «тридцатьчет­верка» как будто целится в современные торговые центры на противопо­ложной стороне улицы. Машину установили в 1975-м.

В год 30-летия Побе­ды над Германией такая форма монументализма стала настоящим поветрием. По всей стране — в городах и воинских частях — танки переводились в разряд памятников истории. Собственно, они уже были таковыми, хотя, как правило, продолжали служить в качестве учебной и даже учебно-бое­вой техники.

(В  Краснознамённом САВО, в городе Сарани, в нашем 333 танковом полку честь установить свой танк на пьедестал выпала и мне. Это была самая старая машина моего взвода – переходная модель от «сорокчетвёрки» к «полстапятке». Что там теперь с ним сталось в иноземном царстве?..)

По правую сторону улицы в данном случае домов нет — здесь, то и дело петляя, протекает река Золотуха, утиная вотчина. По-над деревьями чуть дальше видны самые высокие здания Вологды — областной правительствен­ный комплекс.

Когда Золотуха отклоняется вправо, чтобы наконец впасть в Вологду-реку, вместе с ней поворачивает и улица Мира. Эта часть ули­цы сохранила торгово-купеческий облик с его невысокими магазинами и лабазами. Особо украшает её колоннада Гостиного двора, основанного в 1801 г.

«Местечковая колоннада рынка», как говорил Милош. А ведь когда-то колонны – древние мастера переняли этот прием у деревьев – поддерживали небесный свод, точнее, помогали поддерживать для пущей надёжности. Поддерживали они и перекрытия храмов. А когда служители бога торговли со своими товарами собрались под одной крышей – эту крышу колонны подпирали с наибольшим усердием…

На площади Свободы — довольно высокий памятник Ленину. Бронзо­вый Ильич добродушно улыбается. На постаменте значится короткое «Ле­нин», как и у Рубцова — просто и ясно – «Рубцов». Это мне понравилось.

Автор памятника — кто бы сомневался! — вероятно, самый «лауреатистый» из советских скульпторов Николай Томский. Мне приходилось его видеть и даже слышать его разносы при строительстве Ленинского мемориального комплекса в Ульяновске.

Но не это самое забавное. В наиболее раннем из имевшихся у меня путеводителей Ленин стоял совсем на другом месте — на пл. Революции. Это же место, вероятно, ошибочно, указывал  путеводитель 2003 г. А вот путеводитель года 2005-го вообще напускал туману «а был ли Ленин…»

Дабы не попасть впросак с каким-либо другим памятником, в ближайшем киоске я купил новую карту Вологды. Здесь-то вождь стоял именно на той точке, где я его увидел. Но был, оказывается, и Ленин №2 — некоего скульптора Н.И. Вараакина, изваявшего вождя еще в 1925-м.

Карта оказалась полезна еще и тем, что указывает древнее деление горо­да, адреса музеев и прочих достопримечательностей.

Однако и здесь сос­тавители не избежали ошибок. Под одной из фотографий значится «Дом-му­зей М.И. Ульяновой» — на самом же деле сегодня это одно из зданий (до­ходный дом купца А.П. Самарина) выставочного комплекса «Вологда на ру­беже XIX — XX веков».

*  *  *

Повернув в конце улицы Мира направо, попадаешь на автобусную останов­ку, откуда путешествующий люд обычно отправляется до Спасо-Прилуцкого монастыря. Практически напротив — на другой стороне реки — церковь Дмитрия Прилуцкого, точнее две церкви – «холодная» (действующий храм, 1710 г.) и «тёплая», по чёрным маковкам куполов — золотые звёзды.

Это не единственное историческое место на Набережной VI армии. Большинство из стоящих на ней зданий несут значительную историко-смысловую нагрузку, другое дело, что далеко не все из них выглядят также свежо и нарядно.

Если же с улицы Мира повернуть налево, то мимо древней Торговой площа­ди и небольшой Казанской церкви на Торгу, можно пройти к Кремлю. Но мы вернемся к перекрестку, на котором на выразительном постаменте возвы­шается мощный и, на мой взгляд, излишне мрачный бюст Сергея Ильюшина.

Отсюда, являясь прямым продолжением улицы Мира, начинается улица Ба­тюшкова. В одном из зданий — почти напротив Городского рынка с его московскими ценами — находится мемориальный музей-квартира К.Н. Батюш­кова. Еще несколько шагов — через проспект Победы, и мы — на Кремлевской площади. Слева — белокаменный кремлевский комплекс, который с этой стороны смотрится довольно-таки причудливо. Кроме богатых музейных экспозиций, в нем размещены две коллекции кар­тинной галереи.

Со стороны реки площадь замыкает небольшой действующий храм Александра Невского. Слева от него — как я понимаю, на древнем торгу, — памятник Батюшкову работы недавно умершего скульптора Вячеслава Клыкова.

Честно говоря, клыковский монументализм мне никогда не нравился, но образ по­эта ему удался. Композиция «ансамбля» одновременно романтична и ес­тественна. Осёдланный конь мирно щиплет прибрежную травку-муравку, а по­эт — в окружении пастушки, играющей на свирели, и несгибаемой Афины в полной боевой выкладке — задумался о чем-то своём.
Если пойти отсюда налево вверх по течению реки по улице Сергея Орлова, а затем по Парковой, окажешься в древнейшей части города — на так на­зываемой Ленивой площадке с ее по-особому нарядным монументом 800-ле­тия Вологды.

По пути в парке предстоит взору часовня в честь 2000-ле­тия христианства и небольшой фрагмент древнего земляного вала. В не­посредственной близости от кремлевских соборов — дом, где родился и жил узник сталинских лагерей, автор знаменитых «Колымских рассказов» Варлам Шаламов. Еще одно поэтическое имя на карте Вологды…

*  *  *

Вологодский Кремль и вообще местные памятники старины приглянулись мне своей домашностью. Никаких тебе церковных оград, никакой помпезности. Хотя ранним утром кремлёвские музеи еще не работали, но внутрь Кремля можно было спокойно войти, осмотреть ладные стены и со всех сторон ве­селенькие трёхэтажные Палаты Иосифа Золотого, выполненные в стиле ба­рокко ярославскими, прилуцкими и вологодскими каменщиками.

В палатах — это я помнил еще по своему прошлому вологодскому вояжу — можно увидеть шедевр из числа уникальных — изразцовую печь дивной красоты.

Софийский собор кремля построен по образу и подобию Успенского собора в Москве, а тот в свою очередь, возведенный «палатным образом», италь­янский зодчий Аристотель Фиорованти — такого было повеление Ивана III – «срисовал» с Успенского собора града Владимира. Безусловно, и в том и в другом случае зодчие не занимались клонированием — главным было передать образ  монолитной мощи, образ торжествующей воли самодержца. С сегодняшних позиций можно сказать – доторжествовались…

Софийский и Воскресенский соборы в Вологде стоят друг против друга за пределами кремлевских стен. Тому есть простое объяснение: стены эти отнюдь не кремлевские (т.е. не крепостные), а Архиерейского двора. Вот только возведены они, по-нынешнему говоря, в стиле «милитари». Протя­женность стен — менее километра, и я неспешно обошел их по всему пери­метру.

Купола обоих храмов – «луковичные» (на московском Успенском соборе — шлемовидные), что по выражению В.В. Розанова, является «символом луко­вой русской жизни».
Фрески Софийского собора — выдающаяся по масштабам и мастерству работа ярославских мастеров под водительством знаменитого Дмитрия Плеханова, расписавшего в частности, московскую церковь Троицы в Никитинках и Успенский Собор Троице-Сергиевой лавры.

Многофигурные композиции фресок отличает необыкновенная плавность линий — чтобы по­нять это, не надо быть специалистом. Кстати, собор долго находился на реставрации и для посетителей открыт недавно.

По-своему интересна и нарядная 78-метровая кремлевская колокольня, да­ром что перестроенная в ложноготическом стиле. Хотя «приписана» она, исходя из времени возведения, к Софийскому собору, но тяготеет к пост­роенному позднее в силе барокко Воскресенскому.

На колокольне сохрани­лись именные колокола XVII века — Часовой, Водовоз, Большой (Празднич­ный) и Большая Лебедь. В летнее время со смотровой площадки почти из-под купола открываются  живописные окрестности — вплоть до стен Спа­со-Прилуцкого монастыря на северо-востоке…

Во второй половине дня я пришел к Кремлю еще раз, чтобы повторить фо­тосъемку при вечернем солнце, словно специально и ненадолго выглянув­шем. Теперь здесь было куда веселей, чем промозглым утром. Только ры­баки на замерзшей Вологде-реке сидели также, погруженные в свое заня­тие.

На все голоса заливались глиняные свистульки, созывая покупателей сувениров. Правда, особого разнообразия сувенирной продукции я не за­метил, но публика что-то такое деревянное и берестяное живо приобрета­ла.

Смелые девчонки забирались на памятник Батюшкову, чтобы сфотогра­фироваться с поэтом под ручку. На его коня они поглядывали с опаской. Повеселившись вместе со всеми, я отправился в гости к купцу Александру Павловичу Самарину…

*  *  *

По частично уже знакомому пути миновал «конструктивистский»  (хотя ус­тановлен в 1977 г.) памятник участникам революции 1917 г. и Гражданс­кой войны. Весь он такой белый-белый, между тем как на его выразитель­ных фресках красные как раз «рубают белых».

На перекрестке Советского проспекта с улицей Пушкина полюбовался на бюст поэта. Не похож совершенно!

От стоящего на возвышенности здания драмтеатра сфотографировал стоящий наискосок заколоченный дом К.Н. Батюшкова. Спустившись далее по проспекту вниз, обошел вокруг Петровского домика, ставшего музеем аж в 1885 году. В некоторой рассеянности постоял у памятника Николаю Рубцову и возле деревянных домов, изукрашенных резьбой, — на улице Александра Яшина, пытаясь вспомнить, что говорил Сергей Орлов по пово­ду… «причудливой резьбы» под крышею родной избы.

На обратном пути к искомой цели подходил уже в наступающих сумерках. Но в музее для меня — на тот момент единственного посетителя — тотчас включили свет во всех помещениях.
Выставочный комплекс «Вологда на рубеже XIX — XX веков» (Советский проспект, 16) является одним из филиалов Вологодского государс­твенного историко-архитектурного и художественного музея-заповедника. Комплекс включает в себя три деревянных дома указанного периода, при­надлежавших до революции купцу второй гильдии А.П. Самарину.

В доме «против церкви Иоанна Предтечи», фасад которого выходит непосредствен­но на проспект (бывшая Московская улица), сегодня расположен музейный салон-магазин, работают студии вышивки, росписи по дереву и плетения из бересты. При Самарине здесь был магазин, торговавший церковной утварью и часами, швейными машинами всех моделей, а также золотыми, серебряными и бриллиантовыми «вещами». Ещё Самарин занимался починкой часов, швейных машин и музыкальных ящиков.

Сам Александр Павлович с женой Варварой Дмитриевной и дочерью Машей (в музее есть их фотография) жили на первом этаже двухэтажного доходного дома с колоннами и резным балконом.

Второй этаж — откуда тот самый до­ход — сдавали в наём, в том числе лицам, находившимся в административ­ной ссылке. В комнатах левого крыла восстановлена экспозиция этих по­мещений — кухня с печкой, спальня, столовая.

В левом крыле — крайне занимательная выставка «Традиции русского застолья». Остроумно показа­но сами «типичные» посиделки, а также редкие образцы посуды и кухонной утвари…

Самая знаменитая ссыльная, жившая в этом доме, — младшая сестра Ленина — Мария Ульянова. Ещё недавно здесь был музей её имени, самой Марии Иль­иничне был посвящен весь второй этаж, а на первом располагалась экспо­зиция, повествующая о жизни и деяниях политических ссыльных на Воло­годчине.

Сегодня обращают на себя внимание несколько полотен, изобра­жающих музей в разной живописной технике и в различное время года. Особенно интересное из них — гравюра Е.Е. Чулаки 1983 года.

В момент моего посещения на первом этаже были открыты выставки «Старая школа» и «Фото на память», где наряду с образцами старинной фототехни­ки «языком светописи рассказана история Вологды и ее обитателей в 1970 — 1930 годах».

Почему интересно рассматривать эти фотографии? Потому что они представляют совсем не отвлеченную историю — мы целиком и пол­ностью вышли из этой жизни, и вот она, вся как есть, на расстоянии  ру­ки.

Коллектив выставочного комплекса во главе с Ольгой Константиновной Ко­лотиловой разработал концепцию развития музея. В результате сложных долголетних поисков найдены потомки А.П. Самарина, живущие в Санкт-Пе­тербурге и в США. Бывший  купеческий а затем советско-коммунальный дом должен стать музеем, хранящим память о людях, живших здесь, об их неп­ростых и неоднозначных судьбах, так или иначе пересекающихся, а то и сталкивающихся. Предположительное его название «Дом А.П. Самарина: лю­ди и судьбы».

* * *

Второй полный  день  моего  пребывания в Вологде я в основном посвятил походу в Спасо-Прилуцкий мужской монастырь.  Так рано,  как  в  первый день,  на улицу не вышел,  смотрел в гостиничное окно — не разведрится ли. Не разведрилось…

От уже известной мне автобусной остановки время в пути оказалось все­го-то десять минут. Практически все это время автобус номер 88А шёл по длинной улице Чернышевского, повторяющей изгибы речного русла.

В При­луках от остановки у железнодорожного переезда до входа в монастырь — тоже недалеко. Тропка ведёт вдоль высокой северо-восточной стены с мощными 16-гранными башнями по углам в необычной вертикальной раскрас­ке. Посреди посёлка чуть выше по течению Вологды-реки маячит церковь Николая Чудотворца — из разряда недействующих культовых сооружений, объявленных памятниками архитектуры…

Монастырь при входе и во дворе казался совершенно безжизненным. Ни че­ловечка. Только у почерневшей под северными дождями деревянной шатро­вой Успенской церкви, созданной в 1519-м, — она  «не местная», а пере­везена в Прилуки из другого монастыря в 1960-м — фотографировались по­жилая женщина с сыном.
На одинокого меня они посмотрели с удивлением. И чего-то я снимаю крытую галерею между Спасо-Преображенским собором и Введенской церковью? Им невдомек, что здесь это самое памятное для ме­ня место.

Ровным счетом четверть века назад наша заводская тургруппа пряталась на этой галерее от дождя. В этот момент я, еще недавно офи­цер-танкист, стоял перед могилой офицера-кавалергарда, и меня совер­шенно не трогали долетающие сверху подначки.

Поэт — представлял я — разговаривает с поэтом «через годы, через расстоянья». Ещё и та грела меня мысль, что изучение и реставрация монастырских памятников нача­лась аккурат в год моего рождения…

В этот раз я узнавал однажды виденное и не узнавал. Чуть позже дога­дался — пушистых и уже вымахавших метра на четыре елок раньше не было. Вообще же упоминания в путеводителях о том, что монастырь в очередной раз возрождается, показались мне преувеличенными. Да и что означает «возрождение» после столь длинной истории?..

Преподобный Дмитрий Прилуцкий основал монастырь в 1371 году. Отнюдь не случайная для русской истории личность. Сподвижник Сергия Радонежского был известным церковным деятелем и всецело поддерживал объединительную политику московских князей.

Для Дмитрия Донского монастырь стал север­ным форпостом борьбы с Новгородом за богатые вологодские земли. Эта великокняжеская, а затем и царская стратегия пошла монастырю на поль­зу, в том числе в его становлении в качестве крупного феодального собственника земель, деревень и солеварен. Уже в XV — XVI веках он ши­роко известен на Руси, а не только на ее северо-востоке. В годы строи­тельства Спасо-Преображенского собора Иван Грозный даже освободил мо­настырь от всех налогов.

В Смутное время, в начале XVII века польско-литовские отряды разгроми­ли обитель. Возродившись из пепла значительно более могучим и укреп­ленным, чем прежде, монастырь, однако уже оказался вдали от вражеских поползновений.

*  *  *

Могила Батюшкова была в порядке, чего нельзя сказать о других надгроб­ных памятниках небольшого монастырского кладбища.

«Ну, здравствуй, Константин Николаевич, — сказал я, — вот мы и снова свиделись. Извини, что без цветов…»

Взобравшись по единственной полусгнившей деревянной лестнице на стены, я потихоньку пошел сначала в одну сторону, затем в другую. Монастырские постройки смотрелись как на ладони, а сквозь бой­ницы я видел посёлок и — со стороны реки — защитный вал.

Вот на пус­тынный монастырский двор вошла группа посетителей. Чтобы познакомиться поближе с местными реликвиями, экскурсию надо заказывать загодя.

Кубической формы Спасо-Преображенский собор с куполами-шишаками и «крутыми плечами» закомар показался мне ударным отрядом русских витя­зей.

Немного их осталось «среди долины ровныя» да и биться им уже не с кем, кроме единственного врага — Времени, но биться — надо! Не беда, что крепостная стена со стороны реки наклонилась и пошла по углам тре­щинами — зело крепки  и неприступны красивые сторожевые башни и не от­сырел моральный порох в исторических пороховницах, нет, не отсырел…
Введенская церковь середины XVI века, на мой взгляд, очень схожа со знаменитым храмом Покрова на Нерли. Более поздней постройки соборная колокольня — вполне традиционная. Но весь архитектурный комплекс — впечатляет. Интересно смотрится он и с оборонительного вала. Здесь посреди стены поставлена квадратная Водяная башня, из ее железных во­рот монастырская братия выезжала к реке за водой.

Обойдя монастырские стены снаружи — их протяженность чуть менее кило­метра — назад в Вологду я отправился пешком, довольный тем, что увидел и еще раз прочувствовал батюшковское, как «мёртвые с живыми вступи­ли в хор един…»

Сквозь небесную хмарь навстречу мне пыталось пробиться северное солн­це. И также навстречу по своему подвижническому пути — только более 600 лет назад — шел человек моего возраста с посохом в руках. В ка­кой-то момент мы с ним поравнялись, и он, невидимый, слегка поклонился мне, а я в ответ — невидимому ему.

Tags: Вологда, Ильицкий, Орлов, Яшин