Театр «Огниво». Прощание с Буратино
Всё в мире относительно. Шляпа генерала Чарноты мала для России, для книжки в 300 страниц карманного формата в самый раз…
Владимир ХАБЛОВСКИЙ
Фото автора
Театр, большой или поменьше, размером с Табакерку, намного просторней головного убора 59-го размера, однако для постановки скромной по объёму повести Валентина Распутина такой сцены может не хватить. Упакованный типографским способом текст занимает мало места, пока дремлет себе в шкафу, но, выпущенный на свободу, раздувается до немыслимых размеров.
Не таких катастрофических, как в нашумевшем случае с нашей Вселенной, которая возникла из ничего – можно сказать из макового зёрнышка! – и расширилась до пределов не вполне доступных даже для всевидящего ока Господня. Хочется думать, что этот неоглядный процесс кем-то регулируется, хотя уже одно название — Большой взрыв! – немного настораживает.
Театральному режиссёру тоже нелегко справиться с непокорным литературным материалом, но благодаря изобретённым в глубокой греческой древности приёмам: лишнее отрежем, недостающее нарастим (метод Прокруста) — он может приготовить изысканное блюдо на сотню-другую персон с аншлагом из чего угодно – романа, повести, рассказа.
Не зарезав поросёнка, не пожаришь котлет!
Литературный материал поступает в театральную обработку в распластанном виде: химическим карандашом отмечены самые аппетитные места, а разный там бутор в виде лирических отступлений, описаний природы и философских откровений возвращается на книжную полку.
Как это произошло и продолжает происходить с романом «Война и мир»: сюжет крутится вокруг бала Наташи Ростовой и Бородинского сражения. А философские притчи, иллюстрированные сценами крестьянского быта, растянутые на два тома, остаются для широкой публики вещью в себе.
В «Прощании с Матёрой» главное действующее лицо не какая-нибудь масштабная историческая личность или маленький человечек вроде Башмачкина, а чудо-остров посреди Ангары, основательный и надёжный, как все думали, а на самом деле такой же потопляемый, как легендарная Атлантида.
В голосе писателя слёзы, когда он даёт описание Матёры: «Тот первый мужик, который триста лет назад надумал поселиться на острове, был человек зоркий и выгадливый, верно рассудивший, что лучше этой земли ему не сыскать. Остров растянулся на пять с лишним вёрст и не узенькой лентой, а утюгом, — было где разместиться и пашне, и лесу, и болотцу с лягушкой»…
Но в одно бедственное лето 1961 года «разверзошося вси источницы бездны и хляби небесные отверзошося» — и райский уголок отправился на дно Братского водохранилища, не вдруг, что было бы не так мучительно, а постепенно.
И когда судьбами сотни-другой сельских жителей заинтересовался писатель с мировым именем, гибель маленькой деревни на тонущем острове приобрела библейское звучание. Но в драматическом театре показать катаклизм на сцене не получится, даже если в финале приглашённые пожарные начнут брандспойтами смывать декорации в оркестровую яму.
Иное дело – кукольный театр: у него свои козыри в рукаве, которые ни Большому, ни Малому театру ничем не перебить. Удачный опыт «Конька Горбунка», у нас в Мытищах и в столице, показал, что вывести на вроде бы игрушечную сцену настоящего Рыбу-Кита с деревенькой на спине для опытного коллектива пара пустяков.
Валентина Распутина, который традиционных постановок своей «Матёры» повидал немало, подкупила возможность увидеть в театре, пусть даже кукольном, сам остров, а не одно название. К тому же кукольная подача литературных образов придала бы им (чем чёрт не шутит) оригинальное измерение.
— Как вы сказали – куклы? – транслируем мысли писателя. — Отчего же не попробовать! Японцы в театре Бунраку (кукольный театр) классику играют! И китайцы от них не отстают. У них вроде бы даже есть театр на воде – для «Матёры» самое то.
Потоп в кукольных декорациях – зрелище не рядовое, зрители потянулись в театр, в здание, выдержанное в диснеевском стиле – этакий мини-замок с башенками, шпилями, пряничными формами и карамельной раскраской.
В хитроустроенных архитектурных объёмах можно блуждать как по лабиринту, куклы всех фасонов и размеров от больших (где-то по пояс) до крохотных – с напёрсток из постановки про Дюймовочку. Куклы тростевые, куклы перчаточные, куклы на ниточках.
Такого нашествия кукол в Московской провинции не видели со времён мультфильма «Цветик-семицветик»: девочка неосторожно пожелала, чтобы все куклы на свете были её и потом не знала, куда от них деваться. Жуткая картина: тысячи кукол с механическими глазами (открываются – закрываются) идут к ней с протянутыми руками и нестройными голосами зовут «ма-ма, ма-ма»! Пришлось потратить ещё один волшебный лепесток, чтобы они убрались восвояси.
Но у театра не было волшебного цветочка, и значительная часть той армады застряла в вестибюле — на полочках, на гвоздиках, в картонных декорациях, и, слава богу, не плачут (детский плач невыносим, кукольный и подавно). И у ангельских созданий может испортиться характер – миловидные куколки начинают звереть, наливаться злобой от недостатка внимания, оттого что никто не отрывает им конечности, не тискает, не таскает за волосы, и от безделья готовы сниматься в сиквеле «Чаки на Шараповской улице».
Кроме того, и, наверно, это главное: в театре «Огниво» произошла революция! А вы и не догадывались? О, господи, да это же заметно невооружённым глазом! Веками, если не тысячелетиями, кукловоды старательно прятались за ширмами, чтобы не выдать своё присутствие. А когда в силу технических причин нужно было появиться на публике рядом со своими подопечными, то делали всё возможное и невозможное, чтобы казаться невидимками.
Но сколько можно терпеть, господа! Всему приходит конец. Артистам надоела кукольная гегемония, и они потребовали равных прав с марионетками. Всё поровну, по справедливости – костюмы, сцена, аплодисменты.
В Гоголевском «Ревизоре» немая сцена (вот тебе, бабушка, и Юрьев день!) закрывает спектакль, в мытищинской «Матёре» открывает. Когда на сцену с топаньем и свистом вваливается толпа под красным с золотыми кистями знаменем завода «Стройпластмасс» и разыгрывает в КВН-овском духе пародию на партийные собрания времён застоя, в зале тишина, народ безмолвствует: а где же куклы?
Почитатели Полишинеля и Петрушки ищут глазами и не находят непременный, как всем казалось, атрибут кукольного театра. Вместо ожидаемых искусственных персонажей реальные дяди и тёти, одетые колхозниками – вид сзади! Вот что особенно смутило!
Затылок, спина и то, что пониже её, не самый выразительный инструментарий в арсенале артиста, и надо обладать изрядным самомнением, чтобы таким манером войти в контакт со зрителем. В старину комедиантов не случайно называли лицедеями – от слова «лицо». И афедроны, пусть и очень соблазнительные, совершенно ни при чём. Были, но пришёл реформатор и сместил акценты – только и всего.
В антракте опытные театралы разъясняют режиссёрский замысел. Таким построением мизансцены, смелым, оригинальным, постановщик погружает зал в атмосферу футбольного дерби Спартак – Динамо. Зрители оказываются в роли болельщиков на фанатской трибуне позади чужих ворот, откуда удобно бросать фаеры за шиворот вратарю. Зритель не может оставаться безучастным и решает, за кого болеть – за старушек или за Воронцова и его команду (Воронцов председатель сельсовета, затем совхоза)?
Первый акт, явление второе — партаппаратчики ушли с позором, бежали! Но где же куклы? Да здесь же они – на сцене. Пока артисты выясняли отношения, куклы спокойно себе лежали, сложенные аккуратной поленницей. После того, как буря улеглась, артистки, наконец, взяли своих персонажей.
Скажи, кто твоя кукла, и я скажу, кто ты! Красота внутренняя не всегда коррелирует с наружностью, порой отвратительною. Дориан Грей был красавцем, в отличие от своего портрета, отражавшего его моральное уродство. У старушек с Матёры — Дарьи, Симы, Катерины — всё с точностью до наоборот: духовно милые создания, довольно страшные на вид.
Созданные кукольных дел мастерами персонажи выглядят так, словно вместе со Стенькой Разиным дошли до Болотной площади, где и получили несовместимые с жизнью увечья. Головы отрублены, руки висят плетьми, ног нет вообще. В то время, когда ручную кладь давным-давно возят, а не носят, артисты в поте лица таскают своих безногих уродцев вместо того, чтобы купить колёсики по 300 рублей за пару и сосредоточиться на игре!
Отрицательным персонажам Воронцову со товарищи кукол не досталось. Режиссёр четверть века спустя после краха СССР вынул дулю из кармана, чтобы на языке жестов сказать своё «фэ» советским коммунистам. Одного из них – товарища Жука, ответственного по затоплению, «усталого, замотанного, с чёрным цыганским лицом», загримировал под Берию. Почему не под Сталина или Маленкова – это было бы куда как свежо и оригинально!
Непутёвому Петрухе и разбитной Клавке тоже перепало негатива — поленья, из которых они сделаны, с трещиной посередине. У папы Карло дрогнула рука? Вряд ли! Кем бы он ни был, столяром или сапожником, нельзя все творческие неудачи относить исключительно насчёт крепких напитков, надо оставить место концептуализму.
Только синтез граппы с постмодерном может породить на свет куклу Андрея, симпатичного внука бабки Дарьи. Мастеру надоело пилить и строгать. Он отложил в сторону топор и раздобыл на свалке винтажные вещи: швейную машинку, мясорубку, радиоприёмник и маленькую табуретку. Синтез металла и дерева дал потрясающий результат: 4 ноги плюс две рукоятки, которые можно крутить, и совершенно отстранённое лицо, если таковым можно назвать транзисторный приёмник. Под видом сельского паренька на прощание с Матёрой пожаловал мастер Самоделкин из журнала «Юный техник» (или сам Мойдодыр).
Увы, «живым» артистам из провинциальных ТЮЗов или вполне себе взрослых театров, сколько бы они ни притворялись зайчиками, медвежатами и лисичками, никогда не переиграть мультяшных героев. Если рисованный Карлсон с голосом Василия Ливанова умиляет, он же в исполнении Спартака Мишулина вызывает противоречивые чувства. И за Ию Саввину в костюме Пятачка, наверно, было бы неловко. И за Леонова Винни Пуха… хотя!
Артистам кукольных театров нет нужды накладывать кошачий, собачий, поросячий и ещё, хрен знает какой «портретный» грим, который издали не впечатляет, вблизи выглядит чудовищно и безвозвратно портит кожу лица. Для этого есть марионетка, которая в умелых руках превращается в кого угодно. Почему марионетка? Потому что у неё выразительных возможностей больше, чем у перчаточной куклы. И надо быть совсем уже кудесником кукольного искусства, чтобы «оживить» косное, лишённое мимики и мелкой моторики полено. Только однажды минут на 10 за весь спектакль, когда артистки ушли в тень, а кукольные старушки собрались у самовара каждая со своей бедой и колоритным текстом от Распутина.
10 минут – не более. Осветитель вышел покурить, вернулся, навёл прожектора. И снова шум, гам, толкотня, спецэффекты и громкое пение, слава богу, не под фанеру: «не для меня придёт весна, не для меня Дон разольётся, там сердце девичье забьётся с восторгом чувств не для меня!»
Где Дон, где Ангара с сибирскими мужиками, которые не носят ни фуражек с красными околышами, ни шаровар с лампасами. Но искусство не знает границ!
Сценическая аппаратура это в принципе хорошо, когда нет средств на красочные декорации. Она позволяет приятными для глаза и недорогими световыми эффектами отвлечь зрителя от невыразительных костюмов, жутковатых кукол и невразумительной суеты на подмостках. Но вместо декораций мы видим сомнительный трансформер из дощатых настилов, подвешенных на канатах, и сборно-разборный плетень: ужас пожарного, у которого не выходит из головы кошмар ночного клуба «Хромая лошадь».
Вязанки хвороста знак зрителям, что скоро появится дядя со спичками. Он дважды, в каждом отделении по разу, давал о себе знать густым искусственным дымом, а потом открыто-показушно спалил игрушечную мельницу.
Пожар – эка невидаль! Чиркать спичками – это каждый дурак! А катаклизм организовать слабо? Вы нам Потоп покажите, чтобы первые три ряда по колено в воде! Но тот, кто этого требует, повести точно не читал: там нет наводнения (по-гречески – катаклизма) и на сцене не будет.
Писатель не хуже нас знал, что Матёра должна уйти под воду не за полтора часа, как Титаник, а значительно дольше. Пройдут годы, прежде чем она скроется из виду. И это уже будет не повесть, а роман с продолжением. И он придумал изумительный финал, воспользовавшись неограниченными возможностями художественного слова.
Не дожидаясь фактического затопления Матёры (процесс долгий и нудный, как китайская казнь капельным способом), он утопил её в тумане вместе с тремя культовыми старушками, мальчиком Колей и страшным, как вывороченный с корнями пень, Богодулом. Ангара разделила эту святую пятницу, и катер с партийцем Воронцовым, стариком Галкиным, Петрухой:
— Ма-а-ать! Тётка Дарья-а-а! Где вы?
«Ни звука в ответ. И смешно было надеяться, что кто-то отзовётся: туман тут же на месте, впитывал и топил голос».
И как бы в ответ на острове «послышался недалёкий тоскливый вой – то был прощальный голос Хозяина. Тут же его точно смыло, и сильнее запестрило в окне (барака, где собрались последние жители Матёры), сильнее засвистел ветер, и откуда-то, будто споднизу, донёсся слабый, едва угадывающийся шум мотора».
И этот роскошный финал не поместился на сцене кукольного театра, где и куклам-то места не хватает от переизбытка кукловодов, занятых не столько Распутиным, сколько сами собой. Вывод – о пользе чтения: читайте литературные произведения в оригинале и не доверяйте постановщикам, у которых на первом месте хохляцкий принцип – не съем, так понадкусываю!
Театр отказался от сложных, сложно-сборных кукол в пользу примитивных цельнодеревянных, демонстрируя шокирующий концептуализм. И если этот смелый шаг не связан с магнитными бурями и конкретными пятнами на Солнце, то бог с ними. Пусть продолжают эксперимент и переходят от деревянных истуканов к каменным, наподобие антропоморфных менгиров. Копать так копать! Тогда все спектакли каменно-кукольного театра станут культовыми, и вряд ли кто рискнёт наводить на них критику из опасения оскорбить легкоранимые чувства верующих.
Однако лукавый не дремлет! Истовость, с какой актёры служат кукольному искусству, сродни одержимости в прямом, а не переносном смысле. И можно не ломать голову над вопросом, что за бес вселился в артистов из театра на Шараповской. Судя по характеру нанесённых куклам увечий, это Карабас-Барабас — его дьявольский почерк.
Сбрив бороду, гонитель марионеток тайно проник в театр и овладел помыслами худрука, а заодно и всей труппы. Можно сколько угодно иронизировать над нежелательным и пагубным влиянии потусторонних сил на творческий процесс (кто возьмёт на себя смелость утверждать, что их нет!), однако это не повод отказываться от простых, но эффективных священнодействий – окропление святой водой, окуривание ладаном, чтение Псалтири и т.п. И тогда посмотрим, подействовало это или нет? Отразилось на постановках, изменив их в лучшую сторону или оставило всё, как есть!
PS: от лица модератора приносим извинения за шляпу генерала Чарноты — в рукописях Булгакова ничего подобного нет, однако решено было её оставить, – уж, очень яркий получился образ, а возражений со стороны писателя не поступало…
А мытищинская «Матёра» тем временем шагает по планете: после Третьего Международного фестиваля на Сахалине, на котором «Огниво» представило свою постановку, идеей заразились китайские коллеги — они не ограничились световыми эффектами и буквально погрузили действо в бассейн с водой!
